Я всё время думаю о том, как странно мне будет снова ощутить себя существом из плоти. Я почти с ужасом жду перемены, и всё же я готов к ней. Разве это не счастье — взглянуть на солнце, зачерпнуть пригоршню тёплого песка, войти в морскую воду… Из моей памяти не стёрлись картины юности… Я тоже родился на берегу моря, только это было страшно далеко отсюда и страшно давно…»

Словно электрическая искра прошла по телу юноши, он раскрыл глаза и в них ударил мрак морского дна. Рот, судорожно раскрывшись, хлебнул солёной воды.

«Прощай, Сильвио, и очнись… — затухающий голос, как слабое эхо, коснулся его сознания. — Мы ещё встретимся… Потом… И увидим друг друга…»

Наверху полыхали зарницы, озаряя песчаное дно, на котором лежал Сильвио. Ещё не совсем придя в себя, он импульсивно задвигался, борясь с волнами, и поплыл. Скоро его ноги нащупали дно. Почти без сил, тяжело дыша, он вышел на берег. Прошёл по пляжу, сел и долго сидел, глядя перед собой. Его всего трясло. На него накатывались слабеющие волны, но он не видел их. Перед его мысленным взором качались листья доисторического леса, проплывали скалящиеся морды гигантских ящеров, в голове носились отзвуки странного голоса. Постепенно картины леса стали сменяться другими картинами, показанными ему в самом конце этого невероятного контакта. Он видел планету, похожую на Землю, и её города — кажется, тоже совсем земные, но таких городов не было на Земле. Люди были одеты в просторные белые одежды, разноцветные дома поражали причудливостью архитектуры, в небе порхали летательные аппараты наподобие современных аэромобилей, а далеко на горизонте, озарённые солнцем, высились гигантские ступенчатые пирамиды.

Всё ещё находясь в плену этих образов, он встал и, как был, босиком, побрёл в город. Зарницы гасли, тучи таяли и уносились прочь, распахивая звёздное небо. Сильвио брёл словно в тумане. Сам не заметив как, он оказался на городской улице. Сейчас здесь не было ни души. После отбушевавшей короткой грозы праздничная мишура превратилась в лохмотья. Всюду по тротуарам бежали ручьи, в лужах валялись клочья бумаг и ленты серпантина. Иллюминация не горела, лишь кое-где подслеповато светились витрины и редкие фонари. Сильвио оглядывался, как будто впервые видел родной город. Он свернул в один из переулков и подошёл к окраинному дому, который стоял у обрывистого склона холма. Прошёл через палисадник и поднялся на крыльцо. Просторная сумеречная прихожая была залита звёздным светом. В ванной он почти машинально включил электричество и в глаза ему ударил яркий свет, который окончательно стряхнул пелену с его сознания. Сильвио даже потряс головой, недоумевая, что это с ним было. Он помнил рассказ невидимки во всех деталях, но сейчас к нему закралась мысль: а не сон ли это был. Поражаясь, страшась и весь дрожа, он снял с себя мокрую одежду и вошёл под душ.

Тёплая вода действовала успокаивающе. Напряжение спало, но смятение не оставляло его, и потому он вздрогнул, услышав шорох за занавеской. Там застыл чей-то силуэт.

— Вероника, — сказал он совсем тихо и отдёрнул занавеску.

Она стояла в одном лёгком платье и изумлённо смотрела на него.

— Я ждала тебя, — проговорила она.

Он вдруг подумал, что Вероника в первый раз видит его без одежды. Это показалось ему забавным. Он без всякого смущения стоял перед ней и поворачивался, подставляя под водяные струи своё сильное загорелое тело.

— Иди сюда, — позвал он её.

Она медлила. Её близость действовала на него возбуждающе. К тому же он готов был поклясться, что под её лёгким платьем ничего нет.

Вероника сняла с себя платье и отбросила в сторону. Под платьем, и правда, ничего не было.

Она шагнула к нему, он взял её за талию и привлёк к себе. На их сблизившиеся тела падали струи воды.

А потом они лежали на крыше.

Небо окончательно расчистилось, ветер стих и дремотная теплота южной ночи снова окутала мир.

— Я так счастлива, что ты со мной, — сказала она.

Сильвио молчал, не отрывая глаз от звёздных россыпей.

— Завтра ты уедешь, — слышался её голос, — и мы больше никогда не увидимся. Я буду молиться за тебя.

Он повернул голову и удивлённо посмотрел на неё. В нынешние времена верили в Бога только в самых отсталых районах, где ещё сохранялись старинные патриархальны нравы.

— Кому ты будешь молиться? — переспросил он.

— Богу.

Сильвио помолчал, а потом задумчиво кивнул.

— Да, он поможет, — сказал он. — Но в ближайшие месяцы он не услышит тебя.

— Почему?

— Он слишком долго говорил с человеком. Теперь он устал и будет спать.

Она рассмеялась, приняв его слова за шутку.

— Ты не веришь в него, Сильвио, признайся. Не веришь, как все.

— Нет, Вероника, — он положил руку на её ладонь. — С сегодняшней ночи верю.

— Ты говоришь это только для меня.

— Но я правда верю. Он тот, кто всегда в нас. Во всех людях.

Он глядел на звёзды и вспоминал, теперь уже спокойно, свой контакт с невидимкой, пытался холодным умом осмыслить полученную информацию и понять, что же это было. Голос и видения были настолько отчётливыми, а его пребывание под водой было столь долгим, что всё это не могло ему присниться.

Постепенно его одолела дремота. Ему стало казаться, будто весь космос со всеми своими тайнами и чудесами обступил его, и уже нет этой крыши, этого города, этих холмов и океана за холмами, нет самой Земли, ничего нет, кроме головокружительно сладкого падения в сверкающую звёздную бездну…

Вероника уснула. От океана доносился рокот. Сильвио закрыл глаза, и перед ним снова возник загадочный мир, который ему на краткий миг показал невидимка: разноцветные дома, люди в белом, яркое солнце и огромные пирамиды на горизонте.

СОКРОВИЩА ШАХЕРЕЗАДЫ

Эту древнюю рассыпающуюся книгу Пфаффер нашёл в лавке антиквара, роясь в груде старинного хлама. Скромный служащий цюрихского департамента природопользования, Пфаффер любил почитать, хотя это занятие в двадцать третьем веке совершенно вышло из моды. Все его знакомые обзавелись психотронными видеоплейерами и смотрели психофильмы, которые погружали в выдуманный мир как в реальность. Пфаффер же этих новомодных штучек терпеть не мог. Он предпочитал коротать вечера по-старинному, с книгой, причём изданной никак не меньше, чем четыреста лет назад.

Изъеденный жучком раритет стоил недорого. Купив его, чиновник тут же поспешил домой, к своему мягкому плюшевому креслу, и до глубокой ночи с жадностью завзятого библиомана перелистывал тёмные, покрытые пятнами страницы…

Это были воспоминания некоего Пьера Керкийона, вышедшие в Париже в 1795 году. Керкийон описывал свои путешествия по странам Востока, в том числе по Турции, где одно время подвизался при дворе султана. Впрочем, придворная служба длилась недолго: француз вынужден был бежать из Константинополя, чему предшествовали весьма странные и неожиданные события.

Однажды ночью, проходя по узкой улочке османской столицы, он оказался свидетелем разбойного нападения на какого-то длиннобородого человека в бедной изорванной одежде. Несчастный в поисках спасения бросился к его ногам.

— Спаси меня, добрый человек, — шептал он, в мольбе простирая к нему руки, — спаси, и я щедро поделюсь с тобой своими несметными сокровищами… Этим людям нужен не я, а тайна, которой я владею…

Подбежавшие разбойники наставили на Керкийона шпаги.

— Прочь с дороги! — рявкнул главарь. — Этот негодяй не вернул нам долг и задумал скрыться! Прочь, если не хочешь последовать за ним в преисподнюю!

— Семеро против одного! — вскричал в негодовании француз, тоже обнажая клинок. — Значит, таковы у вас понятия о чести? Вот вам моё условие: я готов сразиться с любым из вас, и если победа будет за мной, вы уйдёте, оставив несчастного в покое!

— Нет, — отвечал главарь, — мы не из тех, кто блюдёт законы рыцарства, и потому ты умрёшь!

Тишину улицы огласил яростный звон шпаг.